18 июня 1965 года. Москва. Кремлёвский Дворец съездов. В Большом зале и фойе царит многолюдное оживление — здесь собрались, как тогда говорили, лучшие люди СССР, "советская аристократия": партийные и государственные деятели, космонавты, военные, представители научной и творческой интеллигенции, передовики производства. Присутствуют и почётные зарубежные гости. Нет, это не съезд КПСС и не празднование очередной памятной даты советской истории. Предстоит премьера и заодно — "госприёмка" первых двух серий киноэпопеи "Война и мир", экстренно подготовленных для показа на IV Московском международном кинофестивале, который должен был открыться буквально на днях, 5 июля…
Звучит первый звонок. Второй. Третий. Все уже на своих местах. Тишина. Но занавес не раздвигается, а в зале начинает звучать музыка. Несколько минут музыки композитора Вячеслава Овчинникова. Где, словно в капле воды, сверкают не только новый для того времени фильм Сергея Бондарчука и уже классический роман Льва Толстого, не только Отечественная война 1812 года, но и вся Россия, вся её история — словно чудесный цветок, который раскрывается из времени в вечность…
Казалось бы, не самый значительный эпизод не то чтобы в жизни нашей страны, но и в жизни великого русского композитора Вячеслава Александровича Овчинникова (29 мая 1936 г. — 4 февраля 2019 г.). Хотя почему-то тревожит ощущение, что не всё здесь так просто…
Одна из ветхозаветных легенд сквозь века и тысячелетия гласит нам о строительстве Вавилонской башни, когда "на всей земле был один язык и одно наречие". Десятки, если не сотни тысяч мудрецов и учёных, вдохновлённых этой легендой, не первый век пытаются найти хотя бы следы этого общего для человечества праязыка, воссоздать или даже пересоздать такой язык заново (волапюк, эсперанто и другие). Между тем, у человечества по-прежнему существует общий, понятный всем и каждому, безотносительно к его национальной, культурной и прочей идентификации, язык — это язык музыки, как и речь, основанный на чередовании разных звуков. Да, в основе своей это — язык, на котором нельзя или почти нельзя передавать конкретные или тем более абстрактные понятия и их взаимоотношения между собой, но вовсе не исключающий такой возможности: достаточно напомнить в этой связи, например, о "допотопном" свистящем языке, которым пользовались гуанчи, некогда жившие на Канарских островах.
И любой из нас если не понимает, то хотя бы чувствует, что музыка и её "ипостасные" проявления в песне и танце, подобно языку, есть звучащее выражение народного духа, а потому у каждого народа, у каждой культуры, у каждой цивилизации она своя, особенная и непохожая на другие. И если всякий язык позволяет выразить нечто, невыразимое на ином языке, — пусть даже этим самым "нечто" будут пресловутые "сто названий для разных видов снега" у народностей эскимосско-алеутской лингвистической семьи, — то же самое в какой-то мере должно быть справедливо и для музыки; разумеется, с необходимой поправкой на до- и внесловесный характер её языка. И любые попытки, направленные на утверждение во всём мире какого-то одного языка, при ослаблении и умерщвлении других языков, противоречит и человеческим, и природным законам, а потому могут и должны рассматриваться не в качестве проявления "прогресса цивилизации", а в качестве проявления её деградации и культурного геноцида.
Культура как совокупный способ бытия любой человеческой общности возникает и развивается как триединство, условно говоря, "почвы", "крови" и "духа": внутренней энергетики земли, спроецированной на всю поверхность нашей планеты; внутренней энергетики самих людей и каждого человека в отдельности, а также внешней космической энергетики, непрерывно изливаемой на нас Вселенной. Способность гармонизировать все эти энергетические потоки между собой и "считать" их информационную составляющую издавна известна людям как феномен "гениальности".
Здесь нужно отметить ещё один момент. Осмелюсь предположить, что главный смысл известной пушкинской фразы: "Гений и злодейство — две вещи несовместные", вложенной им в уста Сальери, — состоит не в том, что гений априори не может совершать злодейства, а в том, что злодейство разрушает гармонию человека с миром и лишает его, человека, божественной способности творить. И неслучайно эта дилемма вынесена величайшим русским поэтом в трагедию, посвящённую отношениям двух композиторов, творцов музыки. Сальери признаётся в своей бесконечной любви к музыке, приносит ей непрерывные жертвы, называет музыку "искусством безграничным", желает в сердцах людей найти созвучие своим созданьям. А Моцарт — удивительное дело! — вообще ни разу не произносит слова "музыка", зато именует себя (впрочем, Сальери тоже) "жрецом прекрасного" и "сыном гармонии". Если творец пребывает в этой гармонии — всё прочее второстепенно. Если же нет… Кстати, не сжёг ли Гоголь рукопись второго тома "Мёртвых душ" по примеру того же пушкинского Сальери? А уж известнейшее пушкинское: "Из наслаждений жизни / Одной любви музыка уступает; / Но и любовь мелодия…", — это не Моцарт и не Сальери; это Дон Жуан в "Каменном госте"…
Всё вышесказанное призвано подчеркнуть истинный масштаб музыкального гения Вячеслава Александровича Овчинникова и его непреходящее значение для отечественной культуры, русского народа и Российского государства — независимо от того, насколько было востребовано и насколько вознаграждалось его творчество. Как же происходит это чудо, когда три луча: почвы, крови и духа, — сходятся в общем фокусе?
Родился будущий композитор в Воронеже; отец — из донских казаков, кадровый военный, мать — из казаков кубанских, всего в их семье было четверо детей, Вячеслав — единственный сын. "Мой отец прошёл три войны: Финскую, Великую Отечественную и Японскую, — и он так объяснял, почему мы победили немцев. Потому что все вместе всё простили друг другу и стали едины", — не раз говорил Вячеслав Александрович в своих интервью. В 1942—1945 годах отец служил, а семья жила на континентальном Дальнем Востоке и на Сахалине. После победы над Японией Овчинниковы вернулись в Воронеж, где девятилетний мальчик сразу пошёл в Центральную музыкальную школу (ЦМШ), — в их доме музыка была не редкой гостьей, а полноправным членом семьи. Сам Слава чуть ли не с трёх лет "отвечал" за патефон на семейных праздниках, а после просмотра американского фильма "Большой вальс" внезапно заявил маме, что станет гениальным композитором… В какой мере эти слова были его словами, а в какой — через него говорило нечто большее? Так или иначе, но мама приняла их очень всерьёз, и при первой возможности отправила сына получать профильное образование. Как она потом вспоминала, первым делом Слава — "свободной" нотной бумаги у него тогда не было — линейкой расчерчивал "под музыку" обычные тетрадные листы, чтобы записать свои мелодии: "скрипичный ключ — сантиметров шесть размером". И это не были какие-то детские наброски — например, написанная им в те годы мазурка впоследствии будет включена композитором в музыку к "Войне и миру" (звучит в начале третьей части фильма).
Впрочем, хотя семилетний курс обучения в ЦМШ Слава завершил за пять лет, каким-то "ботаником"-вундеркиндом он не был: занимался спортом, участвовал в уличных мальчишеских драках, даже получил потом, уже в Москве, второй разряд по боксу… Первооткрывателем его музыкального таланта стал Володар Петрович Бронин (1927—1977), по распределению вернувшийся в родной Воронеж после окончания класса скрипки в Московской консерватории у Давида Ойстраха, — работать преподавателем ЦМШ. Причём Бронина вдохновила не только виртуозная игра Славы на скрипке, но, прежде всего, собственные сочинения юного музыканта. Бронин сыграл важнейшую роль в его судьбе, подготовив переезд в Москву. Так в сентябре 1951 года Овчинников поступил в музыкальное училище при Московской консерватории им. П.И. Чайковского в классе свободного сочинения Евгения Осиповича Месснера.
Студенческая жизнь в столице вдали от родного дома — серьёзное испытание для шестнадцатилетнего юноши, тем более — с "непростым" характером. К счастью, его выдающиеся способности к тому времени были замечены и признаны очень многими, в судьбе юного музыканта приняли участие семья академика Николая Дмитриевича Зелинского и семья Михалковых. Узнав о жизненной ситуации Вячеслава, Наталья Петровна Михалкова-Кончаловская сначала предложила ему пожить — на правах чуть ли не члена семьи — в отдельной веранде их дома на Николиной горе, и при помощи Сергея Владимировича Михалкова помогла разрешению его бытовых проблем. Впоследствии Вячеслав Александрович всегда называл Наталью Петровну своей второй, московской мамой, а с её сыновьями, Андреем и Никитой, сдружился почти по-братски…
В эти годы Овчинников с особенным вдохновением осваивает все богатства мировой и отечественной культуры — не только музыкальной, приобретая также обширные познания в философии, истории, эстетике, даже в естественных науках. В 1955 году, закончив училище, поступает в Московскую консерваторию — уже автором двух полноценных симфоний, причём параллельно обучается композиторскому мастерству у Семёна Семёновича Богатырёва, а дирижированию — у Лео Морицевича Гинзбурга. В 1962 году поступает в аспирантуру к Тихону Николаевичу Хренникову. Все признают его одним из лучших советских композиторов своего поколения. Его сочинения побеждают на всех музыкальных конкурсах, в которых он принимает участие, в 1957 году его симфонической поэмой "Фестиваль" открывается музыкальная часть знаменитого VI Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве. В том же году Вячеслав Александрович впервые пишет музыку к кинофильму — это была дипломная короткометражная лента "Телеграмма" режиссёра Юрия Щербакова по рассказу Константина Паустовского.
"Для будущего композитора, получающего классическое консерваторское образование, писать для кино считалось в то время не просто некой уступкой хорошему вкусу, а даже постыдным занятием. Мне, однако, деваться было некуда, и чтоб прокормить себя… я согласился писать музыку к "Телеграмме". Это и есть мой дебют в кино", — вспоминал Овчинников. За "Телеграммой" последовали "Каток и скрипка" (1960) — дипломная работа Андрея Тарковского и "Мальчик и голубь" (1961) Андрея Михалкова-Кончаловского. В декабре 1960 года в Доме звукозаписи на улице Качалова состоялось первое публичное исполнение Первой симфонии Вячеслава Овчинникова Большим симфоническим оркестром Всесоюзного радио под управлением Александра Васильевича Гаука, когда аудитория — второй раз в истории музыкального искусства — потребовала повторить 24-минутное произведение целиком. "Единственный повтор симфонии в музыкальной истории произошёл с симфонией Брамса. В моём же случае Александр Васильевич Гаук, обращаясь с улыбкой к публике, сказал: "Приходите на следующее исполнение!", — вспоминал Вячеслав Александрович, рассказывая, что именно этот случай убедил сидевшего тогда в зале Сергея Фёдоровича Бондарчука, уже знакомого с творчеством композитора по фильму Тарковского, в необходимости сотрудничества, которое впоследствии было реализовано в таких фильмах, как "Война и мир" (1965—1967), "Они сражались за Родину" (1975), "Степь" (1977) и "Борис Годунов" (1986). Всего же музыка Овчинникова звучит более чем в сорока отечественных и иностранных кинолентах, включая "Иваново детство" и "Андрей Рублёв" Андрея Тарковского, "Дворянское гнездо" Андрея Михалкова-Кончаловского, "Долгая счастливая жизнь" Геннадия Шпаликова, "Пришёл солдат с фронта" Николая Губенко по сценарию Василия Шукшина, восстановленные фильмы Александра Довженко "Арсенал", "Земля" и "Звенигора"…
И каждая требовала от композитора полной самоотдачи — "гореть вполнакала" он просто не умел. Рассказывая о работе над фильмом "Война и мир", получившим всеобщее, включая премию "Оскар", признание, композитор отмечал: "Мы работали, как говорится, во имя Родины. Мы хотели возвести на всемирную высоту наши ценности — именно русские ценности…" Два года работа над этим шедевром "шла вообще без зарплаты", Вячеславом Александровичем было написано тринадцать часов музыки, из которых в картину вошло семь, на стадии срочной подготовки к премьере съёмочная группа почти месяц, 27 дней, работала в режиме "без сна", и после триумфальной премьеры "все отправились по больницам"…
Овчинников работал постоянно, невзирая ни на какие внешние обстоятельства, воспринимая своё подвижничество как нечто должное и не стоящее какого-то особого внимания. Занимаясь вроде бы кино, которое сам называл не столько искусством, сколько "производством" и "шоу", он возродил русский классический романс ("У дороги ивы..." в "Дворянском гнезде" и "Я возвращаю ваш портрет..." в "Они сражались за Родину").
Нельзя не упомянуть об уникальном дирижёрском мастерстве Овчинникова — буквально каждое выступление оркестров под его управлением становилось культурным событием, хотя, как признавались музыканты, он "загонял их до смерти", добиваясь идеального звучания и абсолютного раскрытия авторского замысла. Наверное, вершиной дирижёрской деятельности Вячеслава Александровича можно считать поездку оркестра под его управлением и с солистом Эмилем Гилельсом по городам СССР в 1985 году.
Работал он постоянно, чем дальше — тем больше пытаясь добиться совершенства и какой-то запредельно возвышенной их энерегтики. Возможно, поэтому многие произведения Овчинникова, особенно — в симфонической музыке, так и остались незавершенными.
Впрочем, жизнь и творчество Вячеслава Александровича, соединяющие Небо и землю через Россию, заслуживают отдельной книги. И они являются, может быть, одной из самых показательных иллюстраций великого взлёта русской советской цивилизации и того, к каким последствиям привело её искусственное и повсеместное, с конца 60-х — начала 70-х годов, "торможение". А также того великого и всё ещё не раскрытого потенциала, который продолжает определять исторический путь нашей страны и нашего народа.
Хорошо известно многолетнее активное участие Вячеслава Овчинникова в общественной деятельности по сохранению и восстановлению культурного наследия России — со времени создания Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК) и борьбы против "генерального плана реконструкции Москвы", многолетние дружба и сотрудничество, которые связывали его с представителями научной и творческой интеллигенции.— такими, как издатель и писатель Валентин Осипов, поэты Сергей Бобков (замысел ораторий "Сергий Радонежский") и Владимир Фирсов, художники Илья Глазунов, Сергей Присекин и многие другие. "Я стал и остаюсь неугодным для определённой кучки, засилье которой, увы, существует уже много лет", — признавался композитор уже после уничтожения Советского Союза. Но сломило ли всё это русского гения, по общему признанию, жившего как бы вне времени? Нет. И об этом свидетельствуют его слова, которые можно считать завещанием и одновременно — напутствием всем нам: "У меня всё есть. У меня есть Родина, которая всё ещё борется за право оставаться в этом мире".
К 50-летию, в 1986 году, Вячеславу Овчинникову присвоили звание народного артиста РСФСР, к 60-летию, в 1996 году, наградили орденом "Заслуги перед Отечеством" IV степени, а потом — как отрезало. Ни единой награды: ни к 70, ни к 75, ни к 80… А до 85-летия великий русский композитор, увы, не дожил. Как всё это назвать, честно говоря, даже не знаю.
Конечно, не орденами, премиями и прочими почестями определяется истинное значение художника. Но выбор "достойных от народа" определяет в судьбе государства и общества очень многое, если не всё.
Что уж удивляться тому, как в российских масс-медиа освещалась смерть Вячеслава Александровича? Максимум — двух-трёхминутные сюжеты по каналам "Культура" и ТВ-Питер, а на Первом, "России" и прочих "кнопках" — просто информационный "белый шум": мол, скончался — и скончался. Хотя даже на "Радио "Свобода", как могли, отдали дань памяти "последнему классику ХХ века". Что это? "Несть пророка в Отечестве своём"? И какой окажется судьба архивов Вячеслава Овчинникова, его творческого наследия? Будет ли создан музей композитора? Или мы, как всегда, "ленивы и нелюбопытны", позволим занести эти бесценные сокровища песком нашего равнодушия?
P.S. Из недавнего, от 26 февраля, поста сетевой группы Вячеслава Овчинникова "ВКонтакте": «На госфильмофондовском кинофестивале "Белые Столбы" прошёл показ единственной сохранившейся в стране широкоформатной (70-миллиметровой, с многоканальным звуком) копии киноэпопеи "Война и мир"… Это совсем не тот прокатный вариант, который все знают: началу фильма предшествует несколько минут чёрного экрана, заполненных только музыкой Овчинникова».
Владимир Винников
Газета "Завтра"
Выпуск №10 (1317) от 13 марта 2019